Понятие свободы в юридическом и общественном дискурсах России

«Я вижу близкую гибель того государства, где закон не имеет силы и находится под чьей-либо властью. Там же, где закон — владыка над правителями, а они — его рабы, я усматриваю спасение государства и все блага, какие только могут даровать государствам боги». Платон

В преамбуле к Уставу Совета Европы (1949) подчеркивается приверженность государств-членов «духовным и моральным ценностям, которые являются общим достоянием их народов и подлинным источником принципов свободы личности, политической свободы и верховенства права, лежащих в основе любой истинной демократии». В преамбуле к Европейской конвенции о защите прав человека (1953) заявляется о том, что «правительства европейских государств… движимые единым стремлением и имеющие общее наследие политических традиций, идеалов, свободы и верховенства права»

На протяжении длительного времени в России доминировало практически непереводимое на другие языки понятие воли, а не понятие свободы. В мифологии русского национального характера понятия «свобода» и «вольность/воля» до сих пор занимают едва ли не столь же почетное место, как «соборность», «духовность», «щедрость» и некоторые иные абстрактные понятия, которые, в отличие от «свободы», не имеют юридического смысла. Подобные образы национальной мифологии находятся в резком противоречии с историческими реалиями и с представлениями о них исторической науки. Большинство ученых сходятся во мнении, что несвобода была присуща русскому обществу на всех этапах истории России гораздо в большей степени, чем свобода. И дело не только в том, что до 1861 года основная масса населения находилась в крепостной зависимости. Несвободны были и все остальные слои русского социума, гражданские права которым были впервые предоставлены лишь Манифестом 17 октября 1905 года.

Например, В. Кивелсон в статье с характерным названием «Гражданство: Права без свободы» доказывает, что подданные московских царей в XVI–XVII веках обладали практически всем набором прав и возможностей, описываемых этим понятием, но при этом у них не было свободы. Кивелсон полагает, что в Московской Руси «во многих (хотя и не во всех) контекстах слово свобода имело сильную негативную коннотацию» и, будучи «важным элементом московского политического дискурса», ассоциировалось с беспорядком, нарушением покоя, разрушительной силой, а также, что очень важно, с индивидуализмом, в то время как московское общество было основано на коллективизме.

Официально ассоциировать понятие закона со свободой (волей, вольностью) в России начинают с «Наказа» Екатерины II (императрица Всероссийская, 1762–1796). В этом документе впервые провозглашалось, что «вольность есть право делать, что законы дозволяют»undefined. Так в официальный государственный оборот был введен принцип «разрешено только то, что разрешено» при абсолютной свободе монаршего усмотрения. То есть сразу же при первом своем нормативном упоминании юридическое понятие свободы в России означало полную и безоговорочную свободу власти, дозволяющей быть свободными остальным исключительно по вопросам и в границах, ею определяемых.

Сперанский уже тогда размышлял над тем, «каким образом коренные законы государства соделать столько неподвижными и непременяемыми [архаичный вариант слова „неизменными”], чтоб никакая власть преступить их не могла и чтоб сила, в монархии вседействующая, над ними единственно никакого действия не имела? Сей вопрос всегда был наиважнейшим предметом размышления всех добрых государей, упражнением наилучших умов, общею мыслию всех, кто истинно любит отечество и не потерял еще надежды видеть его счастливым».

Советская власть много говорила о свободе, массово использовала это понятие в своих нормативных и пропагандистских документах, но на деле советское понимание свободы мало чем отличалось от екатерининских времен. Потому что, во-первых, свобода и диктатура — понятия несочетаемые.

Провозглашая свободу труда, Советская власть одновременно в целях уничтожения паразитических слоев общества и организации хозяйства ввела всеобщую трудовую повинность и провозгласила лозунг «Не трудящийся да не ест!» (ст. 18 Конституции РСФСР 1918 года).

В Конституции СССР 1936 года термин свобода также упоминался (ст. 124 и 125). В этих статьях речь шла о свободе совести, свободе слова, свободе печати, свободе собраний, митингов, уличных шествий и демонстраций. И люди действительно могли выходить с цветами и плакатами на улицы городов, но только и исключительно в дни государственных праздников «в соответствии с интересами трудящихся и в целях укрепления социалистического строя».

В Конституции СССР 1977 года (ст. 39, 50) вновь перечислялись все те же свободы, дополненные свободой творчества. Появилась смягченная формулировка Конституции СССР 1936 года — размытая «резиновая» формула о том, что использование гражданами прав и свобод не должно наносить ущерб интересам общества и государства.

Действующая Конституция России буквально пропитана свободой и теорией свободы в ее современном международном понимании.

Содержание прав и свобод было приведено к международно признанным стандартам — безальтернативно установлены их неотчуждаемость, принадлежность от рождения и непосредственность действия (ст. 17 и 18). Права и свободы были поставлены над государством и признаны единственным смыслом и целеполаганием применения законов, деятельности законодательной и исполнительной власти, местного самоуправления (ст. 18).

Окончательная редакция КРФ, готовившаяся в режиме острого цейтнота в короткий период между расстрелом парламента и конституционным референдумом осенью 1993 года, не была идеальной. Положения ее первых двух высокопрофессионально сформулированных глав не были подкреплены должным набором политических институтов, правильно сконструированной системой разделения властей и качественной судебной реформой. Все это постепенно привело к узурпации власти и к авторитарному правлению, в условиях которого, как общеизвестно, свободе живется плохо.

читать полностью